Сёстры Ксения Ольхова и Лидия Туровская, родившиеся в Польше и попавшие в плен к нацистам во время Варшавского восстания 1944 года, провели в концлагере Освенцим несколько месяцев. Незадолго до прихода Красной армии в Аушвиц девочек вместе с другими узниками вывезли в Германию. После освобождения сёстрам удалось вернуться в Варшаву, но родственников они так и не нашли. После этого девочки отправились в СССР, который, по их словам, стал для них родным домом. В интервью RT бывшие узницы лагеря смерти рассказали, как оказались в Освенциме и встретили красноармейцев в освобождённой столице Польши, а также о том, почему так важно знать правду о тех событиях.

— Вы попали в плен к нацистам во время Варшавского восстания. Расскажите, пожалуйста, как это произошло.

Ксения Ольхова: Мы очень активно участвовали в борьбе против немцев. Мы ветераны войны Польши. Когда были детьми, мы воевали против гитлеровцев. Они три раза бросали листовки, на которых было написано: «Сдавайтесь, потому что мы всю вашу Варшаву превратим в пепел. И тот, кто выйдет, — мы вам гарантируем жизнь и хорошее существование». Люди выходили с платочками, шли по развалинам. Это было два раза в течение двух месяцев. На третий месяц они бросили листовки в последний раз. Тогда они написали: «Сдавайтесь, потому что всех уничтожим».

Но людей уже почти не было. И мама сказала: «Будем сидеть и здесь погибать. Никуда не пойдём, нам некуда идти». Налетели самолёты, был страшнейший бой наверху.

Потом, через какое-то время, немцы вошли и всех выгнали. У нас ничего не оставалось, потому что то, что было, сгорело и сровнялось с землёй. И мы вышли только в платьицах, сандаликах. Ноги у меня уже были повреждены. Когда мы вышли, немцы огнём начали выжигать, чтобы никто там не остался. Нас присоединили к колонне, которая шла через все эти развалины. Без воды, без еды, больные, хромые, голодные. По обе стороны стояли немцы с собаками. Если кто-то упадёт, тут же расстреливали. Кто-то остановился — расстреливали.

— Куда вы попали?

К. О.: Первый лагерь — Прошково, под Варшавой. Уже было темно, был огромный зал. И там человек 300 было, наверное, со всей Варшавы, потому что вся Варшава в этой колонне шла. И тоже стояли немцы, и нельзя были ни выйти, ничего, не носили даже воды. А там были женщины с грудными детьми.

Мама очень переживала. Мы, дети, не могли идти. Но, когда немцы подходили, нас ставили на землю, чтобы нас не расстреляли. Сколько мы были в Прошково, не знаем. Время потерялось для нас.

В какой-то момент немцы встали у дверей и начали сортировать людей. Документов у нас никаких не было, вообще ничего не было. Они просто смотрели на внешний вид. Значит, налево попадали дети, больные, хромые, старики, с грудными детьми — те, кто не мог работать. Маму просто кинули туда, от нас. Она только успела крикнуть…

Лидия Туровская: Она крикнула: «Девочки, держитесь всю жизнь за руки, не расставайтесь никогда». Всё, это последние слова мамы были.

К. О.: И потом её уже не видели.

— Что происходило дальше?

К. О.: Нас всех посадили в вагоны для скота — без крыши. И повезли, но мы не знали куда. Мужчины поднимали доски и на ходу ныряли под колёса. Остался ли кто-то из них в живых — не знаю. Нас везли фактически на уничтожение. Потому что там, действительно, были старики, больные, дети — в основном дети.

— И вас привезли в Освенцим?

К. О.: Да. Но мы даже не знали, где находимся. Мы сидели, ждали. По-видимому, они решали…

Л. Т.: …куда нас деть…

К. О.: …что с нами делать. И наконец нас высадили, построили. И мы строем пошли в Освенцим. Потом мы узнали, что там написано на воротах, что это Освенцим. И жизнь в Освенциме началась, второй этап.

— Сколько вы находились в Освенциме?

К. О.: Октябрь, ноябрь, декабрь. Три месяца.

— У вас же была редкая группа крови, и в это время у вас брали кровь? Вас часто водили её сдавать?

К. О.: Нас нечасто водили, потому что мы обессиленные были. Приходила немка, и нас вели в другой барак, называемый «Красный крест». Там была стена, в стене — дырки, в которые надо было просунуть руку. Сколько крови брали — мы не знали.

Нас строили, и мы опять возвращались в барак. Те дети, которые оставались, теряли сознание, многие просто уже не возвращались. Если бы мы потеряли сознание, мы бы тоже просто не вернулись. Других или сжигали, или что там делали, на эксперименты. Там было большое здание за Освенцимом, где проводили эксперименты. Мы тогда этого не знали ещё, это я потом уже узнала.

— Как вы покинули Освенцим?

К. О.: Это был конец декабря. Они стали по ночам разбирать крематорий — мы слышали. И стали кружить самолёты. Немцы забегали, но на нас они уже меньше обращали внимания. Они стали уничтожать следы своих преступлений, начали сжигать много документов.

Пригнали вагоны для скота, но с крышами. Посадили. Взрослых гнали пешком. Почти никто в живых не остался из этого «марша смерти». А нас посадили, натолкали в этот вагон. Зима, мы были в платьицах, без чулок. На ногах были шузы (обувь. — RT) деревянные. Когда нас везли, мы уже поняли, что там не польская речь, а немецкая. В нашем вагоне стали люди умирать. Там были дети, матери с грудными детьми. И, знаете, кто умирал — их стали складывать штабелями, чтобы закрыть щели, чтобы не дуло. Наконец нас привезли. Вошли в вагон ребята в полосатой форме. Сначала они вытащили всех мёртвых.

Л. Т.: Они считали их.

К. О.: Они посчитали, вытащили всех мёртвых. Потом тех, кто мог ходить, выгоняли быстро-быстро. Потом нас на руках вынесли уже — тех, кто не мог ходить. Оказалось, это были узники концлагеря…

— Это новый лагерь, в который вас привезли?

К. О.: Да. Мы не могли практически передвигаться самостоятельно. Там стояли чёрные машины, нас туда затолкали, повезли. Это была территория Гамбурга. Там было много таких лагерей.

— Как для вас окончилась война?

К. О.: Когда нас освободили англичане, они предложили отправить нас в Англию. Мы сказали: «Нет, мы идём маму искать». Мы с трудом добирались до Варшавы. Мы искали свою улицу. Нашли, но там ничего не было. Думали, мама придёт, но мы её не нашли. Кушать хотелось. Мы стали искать, что поесть. Уже была группа ребят, таких же беспризорных, как и мы. Собирали, что покушать. Увидели: солдаты сидят, из котелков кушают. Они нам дали хлеба и немного сахара. И мы уже знали, куда идти (за едой. — RT).

Каждый раз, когда мы приходили, они нас кормили. Они уже нас ждали, по-видимому. Славянская речь, многие слова похожи. Там были белорусы. Они нам что-то говорили, мы частично понимали. Пришёл какой-то их начальник и сказал: «Мы вас соберём, вас надо лечить, вы же все больные, ободранные, голодные и не учитесь, а надо учиться. Мы вас отвезём в такое место, где сначала вас будут лечить, а потом — учить». Посадили в вагоны — один вагон был наш, детский. Привезли, но выгружали не всех сразу, а понемножку.

— Это уже в Советском Союзе?

К. О.: Да. Нас двоих в Бобруйске высадили. Зашли в церковь. Вышел батюшка, такой с бородкой. И он сразу понял всё, посадил в какой-то комнатке. Говорит: «Расскажите всё подробно». Мы рассказали всё, что было с нами, что хотим в тепло. И он говорит: «Тепло у нас на Кавказе». Значит, хотим на Кавказ. Он написал: «Краснодар». Объяснял, что это столица Кубани. И знаете, он написал на бумажечке: «Краснодар, обратиться в райисполком». Мы даже не знали, что это. Пришли на вокзал. Батюшка сказал: «Такие вот девочки, больные, несчастные сироты, им надо собрать что-то на питание». Ну люди добрые везде. Мы показывали бумажку — вот туда надо нам.

— И всё получилось?

К. О.: В общем, да. В Краснодаре в райисполкоме нас определили в женское училище связи, где учили девочек на фронт. У нас военная дисциплина была. Шинели нам дали. Всё, мы были одеты по-военному. Окончили мы его с отличием.

Л. Т.: СССР для нас родным домом стал. Я в Институт связи поступала, в тяжелейший. Если бы не наша Россия, не Сочи — мы в Сочи были — я бы никогда в жизни не поступила в институт. Мы день и ночь учились русскому языку. Ой, как тяжело дался русский язык…

— Что вы думаете о том, что вот сейчас в Европе (в той же самой Польше, например) всё чаще раздаются голоса, которые обвиняют СССР в развязывании войны и приписывают зверства войны тем, кто на самом деле освобождал Европу?

К. О.: Когда мы вошли в Варшаву, первых, кого видели, — не американцев, не англичан, мы видели русских солдат, которые нас накормили.

Л. Т.: Они нас спасли.

К. О.: Первая зашла в Варшаву Красная армия. Это то, что мы знаем. Вы знаете, когда мы ездим в Польшу, поляки — те, которые помнят, — очень ценят это. Они к России, к русским относятся очень доброжелательно. Это всё политика.

Я считаю, что те, которые думают переписать эту историю, должны поднять архивы, прочесть. И больше слушать тех, которые прошли эту войну. И в Польше очень много ещё есть людей, которые участвовали во Второй мировой. Они знают эту историю. Я считаю, что вообще это недопустимо — историю переписывать.

— Спасибо вам за то, что вы доносите до людей правду.

К. О.: Это для того, чтобы все знали, особенно молодёжь. Потому что сейчас развивается фашизм — это страшное дело. Мы прошли уже 46 школ в Москве, институты. Люди должны знать, что такое война.

https://russian.rt.com/science/article/711761-intervyu-uznicy-osvencim

Источник: https://russian.rt.com/

ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНОЕЩЕ ОТ АВТОРА